Мучитель наш Чехов

Олеся Николаева

Кажется, А.П. Чехова, как и его героев, всегда принимали за кого-то другого. Что-то есть знаменательное в том, что его так полюбила и безоговорочно приняла именно как своего идейного "выразителя" и наставника и русская интеллигенция (в федотовском ее понимании – то есть, "беспочвенная" и "идейная"), и советская: Чехов оказывался идеологически, а главное – ментально близким, этаким "обличителем мещанской пошлости и буржуазного мира". Для советских интеллигентов – писателей, режиссеров, актеров и даже политических и общественных деятелей – стало обычным признаваться в любви к чеховскому герою: в нем видели воплощение человеческого достоинства, едва ли не идеал для подражания. "Скажите, – спрашивали интервьюеры, – а кто для вас является эталоном человека?" "Конечно, это прежде всего – чеховский интеллигент", – отвечали вопрошаемые (Юрий Левитанский, Булат Окуджава, Михаил Козаков, Борис Ельцин, Борис Немцов, бывший министр иностранных дел Андрей Козырев и др., и др., и др...).

Любопытно также, что на знаменитом процессе Синявского и Даниэля одним из главных пунктов обвинения против первого из них было то, что "он посмел поднять руку на нашего Чехова". Да! В одном из рассказов Андрея Синявского (кажется, он так и называется "Графоман") бездарный писатель, обиженный на судьбу, грозит портрету Чехова, восклицая: "Взять бы Чехова за его чахоточную бороденку!" Часть общественности, настроенной против обвиняемого, была шокирована и оскорблена: вот как он хочет обойтись с нашим Чеховым!

Однако вернемся к "идеальному" чеховскому интеллигенту. Кого же именно все-таки при этом имели в виду его поклонники? Ну не хрестоматийного же пошляка Ионыча, не Беликова же, этого "человека в футляре", не Чимшу-Гималайского же, любителя крыжовника, не Гурова же из "Дамы с собачкой", не Громова или Рагина из "Палаты №6", и, наверное, не безвольного тюфяка доктора Дымова из "Попрыгуньи"? Но может быть, это Коврин из "Черного монаха"? Может, "вечный студент" – "облезлый барин" Петя Трофимов из "Вишневого сада" или туберкулезник Саша из "Невесты", с их обличительным пафосом и возвышенными мечтами о будущем человечества? А может, Треплев или Тригорин? Или Никитин, учитель словесности?

Но нет: оказывается, имеется в виду не кто-то из них конкретно – при ближайшем рассмотрении каждый из них по отдельности как-то "не тянет" на эталон, и Чехов при соответствующем прочтении дает основание говорить о некоей духовной недоброкачественности каждого из них. А подразумевается, по видимому, некий чеховский интеллигент вообще - обобщенный, что ли, чеховский герой, собранный с художественного мира по нитке и при этом вырванный из собственного контекста: интеллигентный, вежливый, ироничный, "выдавливающий из себя раба", "свободный, как ветер".

Однако в чем же причины такой аберрации? Или вовсе никакого "qui pro quo" здесь и нет: Чехов, действительно, конгениален ментальности русского (советского) интеллигента, предоставляя пространство для всякого рода психологических "проекций" и личных "объективаций", и тогда каждый читатель при желании видит в нем что-то свое, глубоко индивидуальное?

Действительно, уже в самой амбивалентности его персонажей есть нечто, позволяющее отыскать здесь каждому сверчку свой шесток, объять собой любую пустоту, вписать в свой контекст любое "ничто", вместить любой интерпретаторский вариант. Возможно, именно в этом и весь секрет: Чехов и близок-то именно этой "неоднозначностью", отсутствием твердых и определенных контуров, двусмысленностью утверждений, двойной подкладкой образов, а также и некоей брезгливостью ко всем "окончательным" вопросам "русских мальчиков" со всем их пафосом. Его текст полон лазеек, в его крепость можно проникнуть и безо всякой осады - любым из открытых взору потайных ходов; короче говоря – он дает полную свободу "мнений". Но главное - интеллигентскому сознанию близок он своей гибкой и артистичной уклончивостью от ответов на вопрос "Како веруеши?", этим своим собственным, типично интеллигентским, "человеческим, слишком человеческим" "Символом веры", этой своей тотально секулярной религиозностью, вовсе и не подразумевающей связи с Личным Богом, ни к чему не обязывающей человека в отношении своего Творца, не признающей над собой Его Промысла, действующего в мире, и при этом предлагающей человечеству проект некоего неопределенного счастливого будущего, которое должны построить избранные - образованная часть общества, интеллигенция, те, кто будут "работать и работать", "учиться и учиться".

"Человечество идет вперед, совершенствуя свои силы. Все, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать... Будьте свободны, как ветер... Я предчувствую счастье, я уже вижу его... И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие! Я свободный человек. Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах... Дойду, или укажу другим путь, как дойти... Здравствуй, новая жизнь!" Это Петя Трофимов.

"Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо